Чай по-русски

Можно долго гадать и спорить, были ли жители Руси первыми из европейцев, кто познакомился с чаем из Китая, или же то были жители Западной Европы, которые издавна посылали корабли в далекие страны, в том числе в неведомый Китай.

Еще в XIII в. венецианский путешественник Марко Поло добрался до Китая и провел там почти 17 лет. Составленное с его слов описание путешествия содержало, однако, всего лишь упоминание об увольнении императором в 1285 г. министра финансов за недозволенное повышение налога на чай. Чуть более трех столетий спустя в Китае побывали португальские мореплаватели, которые закупили там много необычных китайских товаров, и в их числе был чай, к которому в Европе отнеслись вначале не более как с любопытством. Исследователи указывают при этом дату: 1610 г.

Российские историки-исследователи отмечают факт того, что при Иване III, ставшем в 1462 г. "государем всея Руси", восточные купцы привозили в Москву китайский чай. В правление царя Ивана Грозного о напитке "чай" рассказывали казачьи атаманы Петров и Ялышев, побывавшие в Китайской империи в 1567 г. Согласно ряду источников, в 1638 г. целых четыре пуда сухого чайного листа привез в Москву российский посол Василий Старков, как подарок монгольского Алтын-хана царю Михаилу Федоровичу (первому царю, рода Романовых), который, впрочем, не проявил интереса к нему. Московиты, тем не менее, уже стали познавать свойства чая, и в 1665 г. лекари посоветовали, лечение чаем царю Алексею Михайловичу, который "маялся болями в животе". Царю полегчало, чайный напиток произвел на него впечатление, и с того времени пошли регулярные закупки чая из Китая.

Вскоре Москва договорилась с утвердившимся тогда у власти в Китае императором Цинской (маньчжурской) династии о разграничении территории, мире и торговле, и в число товаров, подлежавших торговому обмену, вошел чай, который меняли в основном на редкие меха сибирского зверя. Подписанный в 1689 г. в Нерчинске договор закрепил эти договоренности и определил места проведения обмена. На российских рубежах таким местом стала Кяхта, через которую затем на протяжении более двух столетий следовали караваны с чаем для россиян.

Царь Петр I, как известно, еще в юности под влиянием "немецкой слободы" увлекся кофе и в последующем пить кофе обязывал всех гостей на своих увеселительных "ассамблеях". Однако массе россиян пришелся по душе чай, который очень уважала и императрица Екатерина И. Она лично следила за прибытием из Китая "чайных караванов" и благоволила развитию в Санкт-Петербурге производства отечественной чайной посуды. В ту пору расцветало искусство чайной посуды на знаменитом Императорском фарфоровом заводе (переименован в Ломоносовский при советской власти).

Путешествие чая из Китая в Нижний Новгород, а затем в Москву и Санкт-Петербург было долгим. Весь путь его от мест производства составлял около 18 тыс. км и длился 1618 месяцев: на верблюдах через пустыню Гоби, затем на лошадях и возах через сибирскую тайгу и на лодках через многочисленные реки. Прибытие каравана на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки Нижнего Новгорода каждый раз было большим событием для россиян. Особенно охочими до чая оказались москвичи, и Москва быстро стала "чайной столицей" России.

Исторический роман Г. П. Данилевского о событиях начала XIX в. "Сожженная Москва" (во время нашествия Наполеона) изобилует упоминаниями о чае, который пили в самых разных ситуациях, наслаждаясь им и веря в его жизненные силы. Примером может служить такая выдержка. "Митя все время, пока готовили ему комнату и делали повязку, был в лихорадочном полузабытьи и слегка бредил. Но когда он выпил стакан горячего, душистого чаю и жадно потребовал другой с "кисленьким" и когда раскрасневшаяся седая и полная Ефимовна принесла и подала ему его любимого барбарисового варенья, глаза Мити засветились улыбкой бесконечного блаженства..."

Заметим, что к концу эпохи Екатерины II ее подданные потребляли ежегодно количество чая, измеряемое "шестью тысячами нагруженных верблюдов". Китайцы снаряжали караваны по 200–300 верблюдов, и каждый верблюд нес на себе ящики с чаем ("цыбики") общим весом 600 фунтов. Таким образом, в год россиянам поступало тогда 2–3 тыс. "чайных караванов", доставлявших 3,6 млн. фунтов китайского чая. Это примерно 1633 тонн.

Ряды поклонников чая полнились, и число караванов с каждым годом росло. "Караванный путь" оставался единственным для чайных поставок вплоть до открытия в 1880 г. первых участков Транссибирской железнодорожной магистрали. С того времени начался также завоз чая из Индии и с Цейлона – везли его морским путем до Одессы.Спрос на чай в стране продолжал расти, чаепитие стало неотъемлемой частью российского образа жизни. Распоряжением царя в 1886 г. чай включают в число основных продуктов армейского довольствия. Мастеровые и ремесленники в договорах с предпринимателями указывают три составляющие своей заработной платы: денежное жалование, харчи и чай.

О чае не забывали думать и тогда, когда человек бедствовал. Читаем у Н.С. Лескова в романе "На ножах": "Заработок у Висленева почти равнялся тому казенному жалованию, которого... едва достает на чай и сахар". С. Н. Дурылин, рассказывая о московском быте, отмечал, что чай пили даже самые бедные студенты, хотя и могли купить всего осьмушку самого дешевого чая.

В первый год XX в. Россия ввезла уже около 57 тыс. тонн чая – больше, чем любая другая страна. Ассортимент чая был велик благодаря предприимчивости многих российских купцов, делавших на чайной торговле целое состояние.

С екатерининской эпохи берет начало "чайное дело" Петра Боткина, купца 1й гильдии, который не однажды ездил в Кяхту менять меха, кожи и сукно на большие партии китайских чаев. В первой половине XIX в. он стал крупнейшим отечественным чаеторговцем. Его сыновья продолжили дело, и "Боткинские чаи" оставались знаменитыми вплоть до Первой мировой войны. В XIX в. расцвело также чайное дело Перловых и Поповых, позже возникли чайные компании Кузнецова и Высоцкого.

В китайских лавках в Москве, по свидетельству С. Н. Дурылина, можно было найти богатый выбор чая. Москвичи уважали зеленый "Жемчужный отборный" и "Императорский лянсин" (лунцзин), пили белый чай "Серебряные иголки", желтый "Юнфачо с цветами". Популярными были фуцзяньские и сянганьские байховые черные чаи.  Особенно знатными  считались  "фамильные" сорта под названиями "Царский букет" или "Редкостный ханский", "Ханский розанистый". Очень ценились ароматные "цветочные чаи", т. е. чаи с большим количеством "типсов". Широкому покупателю шли сорта попроще – под номерами (от 1 до 6го), а также плитки кирпичного чая.

Увлечение чаем уже к середине XIX в. охватило широкие массы российского населения. Помногу его пили господа и многие горожане, "баловались" им и на селе, и в крепостных вотчинах. А московские купцы да извозчики были главными знатоками чая, который подавали во всех трактирах, харчевнях, постоялых и ямских дворах.

В России с давних времен было много традиционных напитков, добрых по вкусу и хороших к случаю: медовуха, клюквенные и брусничные морсы, квас, а то и огуречный рассол. Тем не менее, заморский продукт "чай" неуклонно теснил их. Чай бодрил и согревал, и хворь прогонял, и настроение поднимал. Быстро согревал с мороза и особенным образом освежал после сенокоса либо после жаркой бани, мог снять озноб при простуде и прогнать хмель из затуманенной головы, снять ощущение переполнения желудка после обильного обеда и помочь при расстройстве желудка, когда ничто кроме чая с сухарями невозможно принять. Оценили чай на Руси!

Чаю обязано широкое развитие в России самоварного производства, которое возникло во второй половине XVIII в. на Урале и затем стало надолго главным делом тульских мастеров. Фабрика Василия Ломова, открывшаяся в Туле в 1812 г., стала столь знаменитой качеством создаваемых на ней самоваров, что была удостоена царской милости носить государственный российский герб. Многие годы на нижегородских ярмарках в большой цене были самовары мастеров Баташовых и Ломовых, а также Тейле, Ваныкиных, Воронцовых, Шемариных, и эти самовары непременно носили именное клеймо фирмы. Мастера самоварного дела демонстрировали не только умение владеть металлом, но и высокий художественный вкус, богатую фантазию. Создавались самовары самой различной формы и дизайна, небольшие, среднего размера и невероятно большие  для трактиров и больших семей. В богатых купеческих семьях держали несколько самоваров разного размера и формы, гордились серебряным самоваром, а чай пить собирались в отдельной комнате – подобно тому, как китайцы и японцы устраивали свои чайные церемонии в отдельных помещениях.

Что касается самого устройства этого водогрейного аппарата, то он был в своей сути един: стены, кувшин, круг, шейка, поддон, ручки, репейка, стебло крана, ветки, донышко, решетка, душничек, подшишек, деревянные приделы, конфорка и заглушка. В наше время все эти слова – экзотика. Но это – наша история, "самоварный дымок Отечества", который нам по сей день сладок и приятен. Романы и повести русских писателей того времени дают много картин чаепития за столом, увенчанным самоваром, который не только кипятил "как надо" воду, но и грел на своей конфорке заварочный чайник. К тому же он в какое-то время "пел", "шипел", "сопел", "фыркал", "гудел"... Да мало ли звуков он издавал, радуя на праздниках большую семью либо скрашивая жизнь в непогоду, в несчастье, в одиночестве.
В середине XIX в. модным было располагаться со своим самоваром на природе, где особенно отрадно вкушать всю прелесть чая. На летних праздниках в парках Москвы гуляющей публике предлагался из больших самоваров ароматный чай, а тут же – и крендели, и пироги, и пирожки. Описание таких гуляний с чаем из самовара в Марьиной Роще и в Сокольниках можно почерпнуть из мемуарного сборника "Московская старина".

Увлечение чаем стимулировало, как уже было сказано, производство чайной и другой посуды на Императорском фарфоровом заводе, основанном в 1744 г. в Петербурге указом императрицы Елизаветы Петровны. При императрице Екатерине II завод стал изготавливать изысканные фамильные чайные сервизы и достиг высоких показателей качества, не уступая саксонскому фарфору. Получив в 1925 г. имя М.В. Ломоносова, завод по сей день остается флагманом российского фарфора. Марка "ЛФЗ" приобрела широкую известность, особенно после внедрения специалистами завода особенной технологии изготовления костяного фарфора: тонкостенного, почти воздушного и прозрачного, по-особенному звонкого. А посуду для чая делали в Дулеве, Вербилках, Гжели, многих других местах. Широкая российская публика в купеческих, крестьянских домах и трактирах пила чай из фаянсовой посуды. В середине XIX в. в светских кругах, салонах и среди интеллигенции модным стало, особенно для мужчин, пить чай из стакана резного стекла, вставленного в изящный серебряный подстаканник. Стакан с подстаканником прижился в России надолго. В советские времена так чай неизменно подавали в кабинетах начальников. Со временем в дешевом алюминиевом исполнении подстаканники с простым тонким стаканом стали приметой общепита.

Иностранцы, посещавшие кабинеты высоких советских начальников, всегда с большим любопытством рассматривали подаваемый во время деловой беседы "русский чай в стакане с подстаканником", и часто им тут же дарили этот чайный прибор на память. Таким образом, за рубежами России укреплялось понятие русского чая именно в таком исполнении. А сам способ пить чай из стакана в подстаканнике, пережив все сложности непростой российской жизни XX в., уверенно вошел вместе с чаем в жизнь россиян XXI в.

Многое можно узнать о русском чаепитии из классики русской литературы. Читаем у А. С. Пушкина в романе "Евгений Онегин" строки о том, как Татьяна Ларина пишет письмо-признание Евгению Онегину...
"Она зари не замечает,
Сидит с поникшею главой
И на письмо не напирает
Своей печати вырезной.
Но, дверь тихонько отпирая,
Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
"Пора, дитя мое, вставай..."
Итак, с чашки чая начался для Татьяны день томительного ожидания. Тем временем "приехал Ольгин обожатель", и в доме Лариных накрывают стол...
"Смеркалось; на столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал;
Татьяна пред окном стояла,
На стекла хладные дыша,
Задумавшись, моя душа,
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е..."
И еще мы находим в романе авторское отступление, в котором также речь о чае:
"И чай несут. Люблю я час
Определять обедом, чаем И ужином.
Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок – верный наш брегет..."

В "Станционном смотрителе" мы узнаем, что первая забота героя повести, приехавшего на станцию после проливного дождя, была поскорее переодеться, вторая – спросить себе чаю... "Эй, Дуня! – закричал смотритель, – поставь самовар да сходи за сливками". При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота ее меня поразила..."
Л. Н. Толстой в повести "Детство" вспоминает картину утреннего чая в фамильной усадьбе.
"...Матушка сидела в гостиной и разливала чай; одной рукой она придерживала чайник, другой – кран самовара, из которого вода текла через верх чайника на поднос. Но хотя она смотрела пристально, она не замечала этого, не замечала и того, что мы вошли..."
Читая роман "Анна Каренина", мы то и дело обнаруживаем, что почти все встречи и всякий разговор проходят за чайным столом в гостиной, или если где-то, то также за чашкой чая. Достаточно напомнить один только эпизод.

"... Хозяйка села за самовар и сняла перчатки... Анна встала и подошла к Бетси.
– Дайте мне чашку чая,  сказала она, останавливаясь за
ее стулом.
Пока княгиня Бетси наливала ей чай, Вронский подошел к Анне..."
У И. А. Гончарова в романе "Обломов" мы находим не только осмысление русского характера своего времени, но и узнаем, что его герой непременно пил чай, а как пили чай его окружающие, живописуют следующие строки.

"...Вскоре из кухни торопливо пронес человек, нагибаясь от тяжести, огромный самовар. Начали собираться к чаю: у кого лицо измято и глаза заплыли слезами; тот належал себе красное пятно на щеке и висках; третий говорит со сна не своим голосом. Всё это сопит, охает, зевает, почесывает голову и разминается, едва приходя в себя.

Обед и сон рождали неутолимую жажду. Жажда палит горло; выпивается чашек по двенадцати чаю, но это не помогает: слышится оханье, стенанье; прибегают к брусничной, к грушевой воде, к квасу, а иные и к врачебному пособию, чтоб только залить засуху в горле..."
Там же у Гончарова находим другую яркую картинку русского быта с чаем.

"На полке шкафа лежали у него вместе чай, сахар, лимон, серебро, тут же вакса, щетки И мыло. Однажды он пришел и вдруг видит, что мыло лежит на умывальном столике, щетки и вакса в кухне на окне, а чай и сахар в особом ящике комода.

– Это ты что у меня тут все будоражишь по-своему – а? – грозно спросил он. – Я нарочно сложил все в один угол, чтобы под рукой было, а ты разбросала все по разным местам.
– А чтобы чай не пахнул мылом, – кротко заметила она..."
Здесь не только напоминание о том, сколь деликатным продуктом является чай, но и свидетельство, что чай был в числе нескольких непременных составляющих каждодневного быта. Многим знакомы сценки с чаем, которые то и дело мелькают на страницах "Мертвых душ" Н. В. Гоголя. Не вдаваясь в подробности, отмечу сценку, когда Манилов, провожая взглядом удалявшуюся бричку с Чичиковым, размечтался о жизни на берегу какой-нибудь реки с видом на Москву, чтобы "там пить вечером чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах".
Не забыли о чае и мужики в поэме Н. А. Некрасова "Кому на Руси жить хорошо", когда после долгих споров они сошлись всего на малых пожеланиях:
" – Не надо бы и крылышек,
Кабы нам только хлебушка
По полупуду в день,
–И так бы мы Русь матушку
Ногами перемеряли!
– Сказал угрюмый Пров.
–Да по ведру бы водочки,
Прибавили охочие
До водки братья Губины,
Иван и Митродор.
–Да утром бы огурчиков
Соленых по десяточку, –
Шутили мужики.
–А в полдень бы по жбанчику
Холодного кваску.
–А вечером по чайничку
Горячего чайку..."

Читая эти строки, мы видим, что пусть к вечеру, но все же чая мужики хотели. Чай успокоил бы и привел бы их в норму после всего, что они могли употребить ранее. Хмеля вволю хотели же, однако, "братья Губины". И хмель губил многих на Руси во все времена. Пришествие чая на российскую землю и возникшая традиция русского чаепития становились противовесом хмельному застолью. Это оценили со временем руководители обширных мусульманских общин, а также иерархи русской православной церкви. В конце XIX в. церковь была в числе инициаторов организации чайных плантаций на Юге России.
А "чаепьющий" человек на Руси стал больше сторониться хмеля, и это даже вошло не в один литературный образ.
Читаем у М. Е. Салтыкова-Щедрина в "Истории одного города" следующую характеристику. "Грустило, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году..."
Читая "Темные аллеи" И. А. Бунина, который в эмиграции ностальгически описывал жизнь России начала XX в., мы, встречая то и дело сценки чая да еще с разными вареньями, не можем заметить у героев его рассказов состояния меланхолии; напротив, каждый раз чай – радостное и приятное событие. Особенно ярко и полно описал чаепитие в ресторанах, трактирах, рабочих мастерских Москвы большой знаток московской жизни В. А. Гиляровский. От него мы узнаем, что любителями и знатоками чая были не только московские купцы, но и многочисленный отряд извозчиков.

Чаепитие московских купчих, мещан на домашних террасах да извозчиков в трактире запечатлел художник начала XX в. Б. М. Кустодиев.
Можно вспомнить полотна целого ряда российских художников XIX и XX вв., на которых было изображено чаепитие в семье, салоне, гостинице или на веранде и просто на природе. Это – картины Н. П. Богданова-Бельского, А. Я. Волосковая, Н. Д. Дмитриева, К. А. Коровина, В. Е. Маковского, В. Г. Перова, Н. Н. Сапунова и др.

Яркие картины русского быта с чаем и застольного чаепития были представлены на русской сцене как отражение жизни различных слоев российского общества.
Вспомним сцены за чайным столом в пьесах А. Н. Островского и А. П. Чехова. В драме "Три сестры" беседуют:
"ВЕРШИНИН. Мне пить хочется. Я бы выпил чаю.
МАША (взглянув на часы). Скоро дадут...
ИРИНА. Что вы молчите, Александр Игнатьевич?
ВЕРШИНИН. Не знаю. Чаю хочется. Полжизни за стакан чаю! С утра ничего не ел...
КУЛЫГИН (целует Ирине руку). Прощай. Завтра и послезавтра целый день отдыхать. Всего хорошего! (Идет.) Чаю очень хочется..."
Вслушиваюсь в этот разговор и уже сам не понимаю: рядом обаятельные женщины, а они – все о чае! Готовы отдать "полжизни за стакан чаю"?!
Гармонию находит Александр Блок: вместе милая женщина и чай.
"На улице – дождик и слякоть.
Не знаешь, о чем горевать.
И скучно, и хочется плакать,
И некуда силы девать.
Глухая тоска без причины
И дум неотвязный угар.
Давайка наколем лучины,
Раздуем себе самовар.
Авось, хоть за чайным похмельем
Ворчливые речи мои
Затеплят случайным весельем
Сонливые очи твои.
За верность старинному чину!
За то, чтобы жить не спеша!
Авось, и распарит кручину
Хлебнувшая чаю душа!"


В наступавшую советскую эпоху Владимир Маяковский задиристо крикнул солнцу: "Слазь! Довольно шляться в пекло... чем так, без дела заходить, ко мне на чай зашло бы!" В ответ услышал, как солнце "заговорило басом: "Гоню обратно я огни впервые с сотворенья. Ты звал меня? Чаи гони, гони, поэт, варенье!"
Б. Л. Пастернак в своем удивительно нежном искреннем стихотворении "Рассвет" начала советской эпохи признается, что хочет к людям, в толпу, в их утреннее оживление, поясняя:
"Везде встают, огни, уют, Пьют чай, торопятся к трамваям. В теченье нескольких минут Вид города неузнаваем"...

О чае писали не только знаменитые поэты. Известный русский просветитель, искусствовед С. Н. Дурылин опубликовал в 1991 г. свои записи прошлого "В своем углу: Из старых тетрадей", в которых очень много зарисовок московского чаепития, и среди них – частушка, сложенная ткачихой с Елоховской фабричной окраины:
"Чайник чистый, чай душистый, Кипяченая вода. Милый режет лимон свежий – Не забыть мне никогда".

Россияне полюбили "гонять чаи" не за пустым столом. Доктор Старцев в рассказе Чехова "Ионыч" помнил в гостеприимном доме Туркиных не только миловидную Екатерину Ивановну, но и стол, за которым "пили чай с вареньем, с медом, с конфетами и с очень вкусными печеньями, которые таяли во рту..."
Здесь будет, кстати сказать, с чем любили пить на Руси чай, который, разумеется, был главным в застолье. Листаем знаменитую книгу Елены Молоховец "Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов", ставшей популярной в конце XIX в., и читаем: "Лучшие сорта чая считаются у нас Кяхтинской фирмы Корещенка, Перлова, Боткина". Далее идут советы (будем помнить: молодым хозяйкам с малым достатком). "На 4 человека обыкновенно заваривается чайная ложечка чая. Накрыть чайник полотенцем. Если поставить на самовар, то ненадолго. Дать настояться, но не давать чаю вскипеть, иначе потеряет вкус и аромат.
Чай пьют с сырыми сливками и сырым молоком, или с лимоном, вареньем, фруктовым сахаром, с клюквенным морсом, с вином, ромом...". Елена Молоховец внушала, что чаепитие – это событие, торжественная церемония и, следовательно, к чаю нужно подать много угощений: "сухарей, кренделей и прочего мелкого печенья к чаю", "подковки в чаю", "плетенки к чаю", "булочки пресные к чаю", "крендельки рассыпчатые к чаю", "оглазированное пирожное на дрожжах к чаю", "египетские квадратики" и многое другое. Все это требовалось от молодой хозяйки сотворить или найти. Притом купить рекомендованный чай. А чай был тогда очень дорог, и одна чайная ложечка чая в заварку "на 4 человека" – крайне скромная, но вполне объяснимая норма того времени.

Последовавшие годы XX столетия не позволили увеличивать такие нормы. Революции, гражданская война и разруха в стране надолго лишили россиян радости доброй чашки ароматного крепкого чая. "Буржуйским пережитком прошлого" выглядел пассаж из "Белой гвардии", написанной М. А. Булгаковым в конце 20х гг., который следует ниже.
"В молчании вернулись в столовую. Гитара мрачно молчит. Николка из кухни тащит самовар, и тот поет зловеще и плюется. На столе чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри, особенные, в виде фигурных колонок. При матери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, а теперь у детей пошел на каждый день. Скатерть, несмотря на пушки и на все это томление, тревогу и чепуху, бела и крахмальна..."

А далее в стране последовали коллективизация, когда у кулаков забирали вместе со всем имуществом и семейные самовары,   индустриализация,   арестантские  Беломорканал  и Волга  Дон канал, где было не до чая, и – война, тяжелейшая война с фашистами за само выживание нации. Чай был редкой радостью. Чаще слабенькой заваркой какого-нибудь чая всего лишь подкрашивали кипяток в кружке.

И все же вера в могучие силы чая не меркла. Прошедший многие невзгоды на войне бывалый солдат Василий Теркин в бессмертной поэме А. Т. Твардовского изрек, отогреваясь на печи в чьей-то хате:
"...Охохо. Война, ребятки. –А ты думал! Вот чудак... –Лучше нет – чайку в достатке. Хмель, он греет, да не так. Это чья же установка Греться чаем? Вот и врешь... – Эй, не ставь к огню винтовку... А еще кулеш хорош..."
Пил на фронте чаек и офицер Советской Армии А. И. Солженицын, а затем попал в сети ГУЛАГа, о чем позже подробно написал.
В "Архипелаге ГУЛАГ" (том 2, части 3 и 4) он повествует устами Ивана Денисовича, "как чай в лагере заместо денег идет". Еще – "как чифирят – пятьдесят грамм на стакан – и в голове виденья. Только чифирят больше урки – они чай у вольных за ворованные деньги покупают..."

Послевоенные годы не очень радовали советских граждан богатством чайного товара на полках магазинов, хотя руководство страны и сделало приоритетной задачу насытить торговую сеть чаем отечественного производства. Как уже отмечалось, производили много грузинского, азербайджанского, краснодарского чая, подкупали к нему немало и чая индийского, цейлонского. Все это сберегло традиции "национального русского чаепития", большой простор которому открыла эпоха рыночной экономики с обилием чаев на все вкусы.

Заваривая ныне какой-либо "знатный чай", а то, по недостатку средств, и самый простенький, россиянин не пожалеет, засыпая заварку в чайник, 4, а то и 5 чайных ложечек "на 4 человека", как этому учат надписи почти на любой упаковке чая. Для того чтобы почувствовать сполна аромат и вкус настоя, получить то благостное состояние, которое он способен создать. Хозяйки, собирая на стол, чай пусть даже не в ассортименте Елены Молоховец, вряд ли ограничатся тем, что к чаю предложат только сахар да молоко. В хозяйстве обязательно найдется что-то, что придаст чайному застолью неповторимые русские черты.

В памяти людей запечатлелось, что "чай по-русски" трудно представить себе без самовара и разных вкусных угощений. Если сейчас в Интернете задать поиск на "Russian Tea", ответ последует быстро с разных сайтов, что "русский чай" – это также и самовар, и угощения. Либо укажут адреса русских ресторанов Нью-Йорка, Чикаго, Лос-Анджелеса, где "подают чай по-русски". Кроме того, мы обнаружим, что "национальной" чертой "русского чая" в мире считают чай с лимоном. Вспомним Пушкина: в доме Лариных к чаю сливки подавали. Во многих семьях чай пили также с молоком. Мода на лимон пришла несколько позже.
Мода класть в чай лимон возникла где-то в середине XIX в. Существуют разные тому объяснения, и одно из них выглядит вполне убедительно. В России была построена первая железная дорога, связавшая две столицы. На промежуточных станциях стали возникать буфеты с неизменным самоваром и свежим чаем для пассажиров, которые выходили на перрон поразмяться. Но не всякий буфетчик мог, особенно летом, держать свежее молоко и сливки постоянно наготове, вот и отважился кто-то из них на новинку: чай с ломтиком лимона. Во всяком случае, ныне весь мир убежден, что такой чай придумали русские, и открещиваться от этого ни к чему. Русские придумали и водку добавлять в чай, и многое другое. Однако подробнее о рецептах чая речь будет идти позднее.